Город ЗВЕНИГОРОД в фильме Андрея Тарковского "Солярис", 1972 год

Идея экранизации «Соляриса», фантастического романа польского писателя Станислава Лема, возникла у Андрея Тарковского в 1968 году. Первый вариант сценария «Соляриса» Тарковский подготовил в соавторстве с писателем Фридрихом Горенштейном летом 1969 года. После чего он неоднократно переписывался. По первоначальной версии сценария значительная часть истории разворачивалась на Земле, что противоречило главной идее Лема — отразить сложность космических контактов. Впрочем, не устроил писателя и финальный вариант. Режиссер фильма Андрей Тарковский говорил: «В определенном смысле, в отличие от Лема, нам хотелось не столько посмотреть на космос, сколько из космоса на Землю. То есть, преодолев какой-то новый рубеж, взглянуть опять на самое начало — в духовном и моральном, нравственном аспекте».» Для съемок земных эпизодов фильма, составивших большую часть фильма, съемочная группа отправились по старинной дороге Звенигород–Руза, где в 63 километрах от Москвы, за монастырем, справа, при самом въезде в Саввинскую Слободу, у моста через Сторожку было выбрано место для постройки дома главного героя. А мы напоминаем, что наша группа уже 4 ноября отправится вместе с «Усадебным Экспрессом» в Звенигород, спустя 45 лет после выхода фильма.

Фильм снят по мотивам романа Станислава Лема «Солярис» (Solaris, 1961).

 

На космическую станцию, сотрудники которой давно и тщетно пытаются сладить с загадкой планеты Солярис, покрытой Океаном, прибывает новый обитатель, психолог Крис Кельвин, чтобы разобраться в странных сообщениях, поступающих со станции, и «закрыть» ее вместе со всей бесплодной «соляристикой». Поначалу ему кажется, что немногие уцелевшие на станции ученые сошли с ума. Потом он и сам становится жертвой жуткого наваждения: ему является его бывшая возлюбленная Хари, некогда на Земле покончившая с собой.

 

Съемки «Соляриса» начались в марте 1971 года и с перерывами продолжались до декабря.

 

В основе визуального решения картины лежит противопоставление Земли и космической станции. По словам Юсова, снимая земные эпизоды, авторы пытались разглядеть и запечатлеть на пленке фактуры, связанные с природой: водоросли, деревья, воду, траву и так далее. Станция же и другая планета связаны с искусственными и более грубыми фактурами. По тому же принципу в кадре постоянно сталкиваются теплые и холодные оттенки, цвета земли и неба. Доминирующим при этом является желтый цвет — цвет Соляриса.

 

 

До наших дней эти дубы не сохранились.

 

 

Донатас Банионис в роли Криса Кельвина. У пруда.

 

Благодаря опубликованным записям из дневника Андрея Тарковского можно узнать хронологию съемок.

(4.6.1970): «В конце месяца (числа 20-го) – крайний срок выбора натуры для Дома Кельвина».

(11.7.1970): «Выбрали натуру для Дома Кельвина. По-моему, очень хорошую. Вётлы, пруд. В другом месте – река с такими же вётлами. Надо начинать строить декорации».

(15.8.1970): «Декорацию Дома Кельвина не успевают построить. Значит, в этом году съемок земной натуры не будет».

(26.8.1970): «Декорации в Звенигороде консервируются до конца мая месяца 1971 г.»

(17.3.1971): «Сегодня съемка в Звенигороде».

(10.8.1971): «Через неделю – в Звенигород. В конце сентября – Япония».

 

 

Виталик Кердимун в роли сына Анри Бертона.

 

 

Мне страшно повезло: Андрей оказался на площадке совершенно один, очень разобиженный на то, что к его приезду художник картины Миша Ромадин был, мягко говоря, нетрезв. Тем более что объект для съемок еще не доведен до кондиции.То есть повезло, конечно, лично мне, так как Тарковский начал демонстрировать мне возможные точки съемки, воодушевляясь, я бы даже сказала, вдохновляясь всё больше и больше.Он словно заражался окружающей его красотой, возможностями, таящимися в натуре, которые ему предстояло выразить на пленке.

Подошли еще несколько человек, и мы начинаем жарить шашлыки. Андрей неугомонен, то прыгнул на какой-то ветхий плот, причаленный к мосточку, то неожиданно высунулся из окна заброшенной избы и завыл страшным голосом: “Стра-ашно?” В такие моменты в нем просыпается что-то совсем детское и безконечно обаятельное».

 

«24-27 августа. Меня, как говорится, завезли на эту “натуру” и бросили. Никого из группы нет. Живу в монастыре одна. К вечеру заезжает Ларка, кажется, только чтобы поесть».

«28 августа. Ура! Кажется, будет съемка. Все съехались. Всё ожило.

Первый кадр решают снимать в поле. Эпизод, в котором Крис должен был плыть на лодке, Андрею не нравится: “Почему ты должен плыть в лодке? Почему сосредоточенный человек, который прощается со своим домом всерьез, а может быть, навсегда, должен плыть в лодке? Это напоминает дом отдыха”. На это риторическое восклицание, обращенное к Банионису, никто не отвечает.

Кадр в поле снят. Съемки на сегодня окончены, и Тарковский с Юсовым отправляются работать в дом, который наконец сняли для Тарковских».

 

«29 августа. С утра все актеры в гриме на съемочной площадке.

Николай Гринько в роли отца Кельвина. Андрею не нравится куртка из выворотки, в которую облачен Гринько: “Что это? Как в голливудском фильме. Обрежьте, по крайней мере, плечи”. Но костюмер Нелли Фомина выражает сомнения: “Что же вы тогда получите после картины? Ведь Лариса Павловна хочет купить эту куртку для вас”. Но Андрей непреклонен: “Мне картина важнее”. 

…Пока все сидят близ Саввино-Сторожевского монастыря и ждут начала захода солнца, потому что предстоят режимные съемки. “Солнце уходит! Подготовиться к режимным съемкам! Режим!” – кричит Андрей. 

А я смотрю, как на заходе солнца горит всеми своими окнами “Дом отца Кельвина”, и почему-то кажется, что за этими окнами должна течь такая чудесная, мудрая, спокойная жизнь».

 

 

«30 августа. У группы выходной, а Тарковский и Юсов работают дома. Речь идет о предстоящих съемках вокруг дома отца Кельвина.

…Когда машина Бертона подъезжает к дому, а они все, как дачники, где-то там по пригоркам лазают и видят машину, было бы хорошо, если бы мы вместе с ними к ней спускались 

…Было бы идеально снимать их со спины. Понимаешь? Очень красиво может быть – такой кадр со спины. Идут-бредут люди в тумане, о чем-то разговаривают, поворачиваются

А вообще в атмосфере на этой поляне должна быть такая вольготность, разбросанность.

Туман на фоне пруда. Мы их встречаем на террасе, в лицо 

…Мне не хотелось бы ничего снимать на фоне дома, только на фоне пространства зелени, жалко ведь упускать живую натуру…

Ух, а ты знаешь, Вадим, как можно красиво сделать натюрморт на террасе – солнце, дождь, чашки! Чтобы на этой детали переставал слышаться шум дождя, и камера панорамировала на пейзаж. Представляешь? Все дымится после дождя, туман стелется, солнце то всходит, то заходит. 

…Можно сделать панораму на пруд.

Давай, отца будем снимать на террасе, чтобы не было повторения. Хотя, быть может, здесь нужно именно повторение, которое передаст восприятие Кельвином такой тягучки, “резины”».

 

Также сохранилось несколько свидетельств участников съемок в Саввинской Слободе.

«Хочу вспомнить, – рассказывал Донатас Банионис, – еще один эпизод. Как я уже говорил, в Звенигороде, где мы снимали, был специально построен домик отца Криса Кельвина. А в нем находилась библиотека, где в углу стоял бюст Сократа.

С нами была чья-то собака, если нужно было, ее снимали. И вот однажды собака, увидев вдруг бюст Сократа, замерла, не отводя от него глаз: хватала воздух, рычала и все смотрела, смотрела… Всем нам, бывшим там, было интересно наблюдать за ней. Казалось, она понимает, что видит бюст знаменитого философа».

 

А вот рассказ Айше, супруги Николая Гринько, выезжавшей вместе с ним в Звенигород, журналистам:

«Во время съемок они обитали… в монастырской келье. И, наверное, те дни были одними из самых счастливых, когда очень условный уют, когда контурный быт... Когда шепоты (в келье) и крики (на съемочной площадке). После очередных съемочных маневров и задушевного общения с Банионисом Гринько опять хватался за свое – за удочку, уплывая в тихие заводи (подальше от Тарковского) ловить рыбу недалеко от Сторожевского монастыря».

 

 

Продолжаем изучать записи Андрея Тарковского.

 

(6.9.1971): «Мы в Звенигороде уже неделю. Погода ужасная. Всё время дождь. Очень мешает. Организация у нас никуда.

До 15 числа нужно снять всего Баниониса – Проходы утром, Приезд Бертона, 1-я сцена с Отцом, Возвращение.

После 15-го дня за 3-4 снять всё оставшееся.

Решили снимать Костер на черную пленку. Крис в сумерках – тоже. Т.е. сумерки и режимы снять на черную пленку. Возвращение тоже. 

Надо скорее кончить со Звенигородом и лететь в Японию».

(13.9.1971): «24 сентября мы летим в Японию. До 24 надо снять всю натуру, кроме Возвращения, которое мы намереваемся снять после возвращения в Москву.

До 14-го снять Баниониса.

С 14 по 22 снять всё лето. 

8-15 окт.: Возвращение».

(19.9.1971): «24 улетаем в Японию, а солнце еще не сняли. Погода ужасная. Придется поручить эти солнечные кадры снять без нас».

 

Уехав в Японию, Андрей Тарковский поручил доснять кое-какие эпизоды у дома Кельвинов Вадиму Юсову, доверие к которому режиссера было гораздо большим, чем ко всем иным оператором впоследствии.

 

«...Проход Криса мимо дубов на Земле, – вспоминал Вадим Юсов об одном из эпизодов, снятых им самостоятельно, правда, когда режиссер еще не уехал в Японию, – снимался в пять утра без режиссера. А чтобы проход был достаточно длинным, использовали двух актеров: Баниониса и дублера. Так как через кусты там было не пробраться, то Банионис шел ближе к камере, а дублер выходил из кустов с другой стороны».

 

Финальная сцена фильма.

 

«10-го вернулись из Японии – читаем запись в дневнике Андрея Тарковского, сделанную им 14 октября 1971 г. – Видел звенигородский материал. Пока ничего не могу понять».

Работы со снятым материалом шли вплоть до самого конца года.

«Последний день, – пишет в своем дневнике под 28 декабря Ольга Суркова. – Прихожу на перезапись последней части.

Последний разговор Кельвина и Снаута и “возвращение блудного сына”. Кельвин на коленях перед отцом – самое святое, вычлененное Солярисом из человеческой памяти и затерявшееся где-то в космическом Ничто, а может, впрочем, и Нечто.

У меня перехватывает горло. Вот это о нас, о всей нашей жизни на земле, о трагическом самоощущении человека в мироздании. 

 

 

Первоначально автомобильная дорога проходила дальше от монастырской горки и ближе к Москва-реке.

 

 

По материалам: https://deadokey.livejournal.com/349882.html