Эдуард Успенский. Уходящий год стал для писателя символичным.
Для Эдуарда Успенского уходящий год символичен. У придуманных им персонажей из книги «Крокодил Гена и его друзья» он — пятидесятый. У студии «Союзмультфильм», где снято более шести десятков мультиков по сценариям писателя, — восьмидесятый. А лично у Эдуарда Николаевича — предъюбилейный. Наши корреспонденты навестили классика детской литературы в его загородном особняке под Троицком.
— Эдуард Николаевич, с каким настроением провожаете 2016-й?
— В позитиве — как обычно. Чему способствуют некоторые обстоятельства. Например, в «Новогодней стране в Крокусе», на громадной территории Парка аттракционов и развлечений, стартовало представление — интерактивное шоу для детей «Зима в Простоквашино». Бесплатное, заметьте! Оно продлится до 8 января. Там столько всяких придумок, что мне самому любопытно в нем поучаствовать. Развлечения на любой вкус и возраст: масса сюрпризов и захватывающих приключений, аттракционы, батуты, игровые площадки с мультяшными персонажами, конкурсы с призами, не говоря уже о всяких сладких вкусностях. Я очень рад, что, как и в прошлом году, его создатели, продюсерский центр «Седьмая Радуга», посчитали уместным задействовать в нем героев моих книг — из Простоквашино.
— История про простоквашинцев будет иметь продолжение?
— Их много написано. Есть замечательная — о том, как тетя дяди Федора, в прошлом полковник, выйдя на пенсию, приехала в Простоквашино и начала всех воспитывать. Допустим, морковь надо сажать по стойке смирно! Другая называется «Простоквашино. Битва за почту». Это пародия на порядки, существующие во многих местах России. Речь идет о дележе земли. Надеюсь, со временем выйдет книга и даже полнометражный мультфильм.
— Известно, что между вами и студией «Союзмультфильм» был длительный конфликт. Из-за чего, кстати?
— Мы начали договариваться. Забавно получилось. Примерно месяц назад я лежал в больнице, и ко мне приехали три человека — двое из Министерства культуры и новый директор студии Глеб Давыдов. Отличные ребята, принесли коньяк. Мы с ними долго разговаривали и решили работать вместе. Война никому не нужна.
А начались «военные действия» с того, что я заявил о своих авторских правах, добился получения патентов и оказался единственным владельцем брендов «Чебурашка» и «Простоквашино». Но «Союзмультфильм» решил забрать права себе. И забрал. Там очень запутанная ситуация. Дело в том, что в конце 1960-х, когда эти мультфильмы выпускались, по существующему тогда законодательству студия имела права на фильм, отдельные эпизоды, распространение и прокат, композитор — на музыку, режиссер — на режиссуру, художник — на рисунки, а автор — на персонажей. Поэтому я и считал, что персонажи — моя законная собственность. Но впоследствии вышел приказ Минкультуры, по которому персонажи стали считаться собственностью «Союзмультфильма». После этого и пошла у меня с ними борьба. Они заявили, что бренд принадлежит им, я сказал: «Ребят, извините, но владелец — я. Слова «Чебурашка» и «Простоквашино» придуманы мною, это запатентовано».
В итоге они решили договориться со мной, то есть составить договор, по которому будут строиться отношения между автором и студией, — как это и происходит во всем цивилизованном мире.
Рисунок художника и режиссера мультфильма «Крокодил Гена» Романа Качанова. Фото: Из личного архива Эдуарда Успенского
— А как вы, человек, взращенный в советской стране, вообще задумались о таком понятии, как авторские права?
— Я знал, что Винни-Пух озолотил родственников Милна, и в какой-то момент подумал: а чем мои родные хуже? Начал выяснять юридические детали. Это было в самом начале перестройки. В то время фабрика «Красный Октябрь» выпускала конфеты «Чебурашка». Я позвонил им: «Товарищи, вы получаете доход — так давайте разбираться, на каком основании, если автор этого названия я, а моя фамилия даже нигде не фигурирует и никаких отчислений мне не идет?» Они довольно грубо ответили, что имеют патент от государства, а вы, мол, идите куда подальше… Я пригрозил: либо вы станете со мной договариваться, либо я эту конфету отправлю в Израиль, где высочайшие требования к качеству пищевых продуктов, и они наверняка обнаружат нарушения технологии, или какие-нибудь канцерогены, или еще что-нибудь. На это получил письмо уже угрожающего содержания: дескать, я лезу не в свои дела, и лучше бы мне этим не заниматься, а то допрыгаюсь. Тут я окончательно разозлился и написал: «Или выпуск конфет будет прекращен, или я обращусь к детям всей страны с призывом не покупать продукцию вашей фабрики, потому что там работают слабомозглые люди, которые сами ничего придумать не могут, а воруют чужие идеи». Ответ был таков: «Уважаемый Эдуард Николаевич, мы прекращаем выпуск этих конфет».
— Вас за такой демарш не осуждали?
— А как же, много было осуждающих публикаций, ругали со страшной силой: «Успенский отнял конфеты у детей! Писатель зажрался!» Вот таким был мой первый опыт.
— И как вы распорядились правами на ваши литературные бренды?
— Символику «Простоквашино» выкупила молочная фирма — навсегда, что дало мне преимущество в виде вот этого самого большого дома, в котором я живу и где мы с вами сейчас разговариваем. А Чебурашка привлек японцев. Однажды они обратились ко мне с предложением: «Мы хотим делать мультфильмы с Чебурашкой, а также выпускать товары с этой символикой — сувениры, футболки, игрушки, ручки, чашки и т. д.». Я ответил: «Прекрасная идея». Мы приступили к заключению договора, и в итоге ими были выкуплены права сроком на 10 лет с возможностью продления. На финансовых условиях, которые меня вполне устроили.
— Злые языки стали выдумывать, дескать, Успенский загнал своих детей в деревню. А я так гордился тем, что они занимаются такой нужной и важной профессией. На фото слева направо: дочь Ирина, жена Елена, племянницы Люба и Настя, на первом плане — дочь Светлана. Фото: Арсен Меметов
— Говорят, в Японии все поголовно влюблены в вашу неведомую зверушку. Кажется, и финны вам горячо симпатизируют — вы у них по популярности опережаете Астрид Линдгрен?
— Там такая иерархия: сначала Туве Янссон с ее муми-троллями, потом я, затем Астрид Линдгрен. Это у них во всех газетах было напечатано. Мы на самом деле с финнами очень дружны. Они появились в моей жизни за пару лет до московской Олимпиады 1980 года. Пробивались ко мне, как потом выяснилось, долго, но безуспешно. На все запросы о встрече с Успенским получали ответы: в отъезде, болен, на симпозиуме… Безжалостное вранье! Просто не допускали. Тогда писатель Ханну Мякеля — автор «Дедушки Ау», отправляясь в СССР по линии Общества советско-финской дружбы, написал, что он хочет посетить Москву, Тбилиси и… Успенского. Наши вынуждены были согласиться. Позже мы с ним сдружились. Когда нам все-таки удалось встретиться без присмотра, Ханну спросил: «Как я могу вытащить тебя в Финляндию?» Я сказал: «Напиши, что со мной хотят встретиться финские коммунисты». Вскоре он прислал приглашение от Союза финских писателей.
Я пришел с ним в наш Союз писателей. Там какой-то барбос мне говорит: «Лимиты на выезд из страны на этот год использованы». Отвечаю: «Я сейчас работаю на телевидении, и когда у нас заканчиваются средства на производство программ, то мы пишем письмо на имя Лапина (председатель Гостелерадио СССР. — Прим. «ТН») с просьбой в виде исключения необходимые средства добавить. Вот и вы напишите аналогичную бумагу своему начальству». Он возмутился: «Может, вы будете работать вместо меня?!» Я безмятежно ответил: «Запросто». Он в бешенстве закричал: «Да как вы смеете так со мной разговаривать!» Я тут же написал письмо в ЦК, где рассказал всю историю: про то, как финны прислали приглашение и финские коммунисты ждут со мной встречи, а советские чиновники ставят палки в колеса. Меня вызвали на ковер, провели строгую беседу, после которой в итоге со скрипом выпустили. Дальше выезжать уже стало полегче…
— Вы откуда такой взялись, из какой семьи?
— Мать работала инженером на машиностроительном заводе, отец — в аппарате ЦК, заведовал отделом, по-моему мукомольным, курировал производство зерна и параллельно — пушнину, охотоводство, выведение собак новых пород. С детских лет был охотником. Поэтому в нашем доме всегда были собаки, ружья… Изредка отец брал с собой поохотиться нас, детей. Я из трех братьев средний, со старшим и младшим разница в два года.
Жила наша семья в цековском доме на нынешнем Кутузовском проспекте. Во время войны нас вместе с матерью выпихнули в эвакуацию за Урал. Там жили нормально, а когда вернулись в Москву, стало плохо. Отец умер в 1947-м, и сразу рухнуло все. Дополнительные пайки от ЦК мы получать перестали, маминой инженерной зарплаты и крошечной бабушкиной пенсии на жизнь не хватало.
Потом мать вышла замуж, у нас появился отчим. Он очень дорожил книгами, скупал их и закрывал в книжном шкафу под пудовыми замками — чтобы мы не имели доступа.
— Опасался, что вы раньше времени прочитаете взрослую литературу?
— Нет, не нашим моральным обликом он был обеспокоен. Просто книги тогда были на вес золота, и он боялся, что мы исподтишка станем таскать их на продажу.
С композитором Владимиром Шаинским в период совместной работы над «Радионяней», «АБВГДейкой», «Чебурашкой»
(конец 1960-х). Фото: Из личного архива Эдуарда Успенского
— По сути вас лишили доступа к чтению?
— Отчего же. Мы отодвигали шкаф, отвинчивали заднюю стенку и читали все подряд: Дюма, Шиллера, Гюго, Майн Рида, Джека Лондона, Купера… Тогда все на этом были помешаны.
После школы и я, и братья решили получить профессию инженера. Впоследствии Игорь и Юра пошли по инженерно-торговой части, работали во Внешторге. А я окончил МАИ. В школе был хорошим математиком, участвовал во всех олимпиадах. Хотел учиться в Физико-техническом институте, но меня не приняли: в анкете был зафиксирован привод в милицию. Причем попал я туда из-за какой-то нелепой ерунды. В заброшенной церкви устроили склад — я из любопытства полез на верха и свалился. Меня отвели в милицию, откуда быстро отпустили, но акт был составлен. В отличие от физтеха, в МАИ это не послужило препятствием к зачислению. Я отучился, получил диплом и потом три с половиной года проработал инженером на ракетном заводе.
— Все это так далеко от детских книжек… Их вы как стали сочинять?
— Сначала писал в институтскую стенгазету — стихи, какие-то смешные истории. Дальше позвали в студенческую самодеятельность придумывать сценки для театра миниатюр. Ездили с коллективом по разным московским институтам, «почтовым ящикам», на целину. Выступления эти были весьма успешными — народу битком, входные двери выламывались… Оттуда меня пригласили на эстраду — писать номера для конферансье, затем для актеров. Это уже более высокий, профессиональный уровень, там и платить начали. Работали мы в соавторстве с Феликсом Камовым (Феликс Соломонович Кандель — писатель-юморист. — Прим. «ТН»). Как проклятые. Сначала восемь часов на заводе, потом ехали или к нему, или ко мне и до полуночи сочиняли сценарии.
— Над чем шутили?
— По-разному. Допустим, частушки такого рода: «Пожевав свою резинку, янки выплюнул в корзинку. Что ж, нагнуться мне не лень — вот жую четвертый день». (Смеется.) Разоблачали капитализм со страшной силой… Но постепенно я понял, что не хочу больше писать для эстрады.
— Отчего же, дело вроде прибыльное?
— Да, материально это труд выгодный, но опасный. Много талантливых людей погибло на эстраде, потому что она затягивает, ты начинаешь мыслить эстрадными шаблонами. И вырваться невозможно: один заказ сменяет другой, за ним третий — и так до бесконечности. А получается что: гонорары есть, актеры тебя знают, комплименты сыпят, с удовольствием играют твои сценки, но ни реального признания, ни внутреннего удовлетворения у автора нет.
Наконец я твердо решил это дело бросить и начал сочинять то, что давно хотел, — детские стихи и сюжеты. Детей всегда любил, еще со школы. Вообще-то я был школьником хулиганистым, дерзким, задиристым, и один умный педагог назначил меня, девятиклассника, пионервожатым в третий класс. Мне это дело очень понравилось. Учил своих подшефных всему, что знал. Устраивал какие-то игры, спортивные состязания, мы вместе катались на лыжах, что-то мастерили. Я их обожал… Короче говоря, насочиняв детских стихов, я стал предлагать их редакциям. Меня гнали прочь, поясняя, что это не стихи, а считалки, безвкусные развлекалки.
— Даже если книжки не печатали, я никогда не оставался без работы: сочинял сценарии, занимался радиопостановками, писал пьесы — спектакли с Чебурашкой шли в ста театрах. Фото: Арсен Меметов
— Удивительно, ведь они давно вошли в классику отечественной детской литературы — веселые, с выдумкой и юмором, легко запоминающиеся, без нравоучений…
— Все, которые впоследствии стали знаменитыми, тогда отвергались. Допустим: «Одну простую сказку, а может, и не сказку, а может, не простую хочу я рассказать. Ее я помню с детства, а может, и не с детства, а может, и не помню, но буду вспоминать…» Или: «Над нашей квартирой собака живет, лает собака и спать не дает, спать не дает нам. А над собакою кошка живет, мяукает кошка и спать не дает собаке…» И так далее. Я приносил — мне говорили: «Это Хармс, печатать нельзя» — и вытуривали. Спасибо Борису Заходеру: не сразу, но все-таки помог выпустить мою первую книжку. Тонюсенькая была, но все же настоящая книга!
— А как придумывались ваши странные, нелепые, ни на кого не похожие персонажи, ставшие народными любимцами?
— Сам много раз пытался проникнуть в этот процесс, но он неоднозначный. Герой не придумывается сам по себе. Сначала у меня рождается какая-то идея, которую хочется донести до детей, — я называю ее проповедью. Чтобы посыл был верным, нужны герои — носители этой проповеди. Создавая их образы, начинаешь ворошить память, искать в окружающих людях, животных нужные черты. И постепенно у них появляется характер, манеры, речь, внешний вид, смысл. Так родился дядя Федор — с проповедью «Детям нужно давать больше свободы!». Поскольку я убежден в том, что ребенок приспособлен к жизни гораздо больше, чем полагают взрослые. Или крокодил Гена, носитель идеи о том, что животные — это те же мы, только в ином обличье и у них равные с нами права на этой планете.
— У них есть прототипы?
— Прообраз Гены — композитор Ян Френкель, с которым мы приятельствовали. А кота Матроскина — редактор киножурнала «Фитиль» Анатолий Тараскин: обстоятельный, домовитый, рассудительный. Первоначально я так и назвал героя — кот Тараскин, но Толя, узнав об этом, стал умолять меня этого не делать. (Смеется.) Пришлось букву менять. Ну а Чебурашка появился благодаря племяннице Феликса Камова. В июле, в самый жаркий месяц года, девчушке купили шубу. Примеряя ее, мохнатую, с огромным воротником, с полами до земли, она то и дело падала — по словарю Даля, «чебурахалась». Это с одной стороны. А с другой — прототипом персонажа является лемур, зверек с большими глазами и большими ушами. В сценарии так и написано: зверь, похожий на лемура, но не лемур. А Шапокляк я списал отчасти со своей первой жены, отчасти с себя самого.
— Что от вас в этой прекрасной даме?
— Неоднозначность мышления.
— А напрашивалась мысль о ершистости, бескомпромиссности, неуживчивости. Известно, что вы трижды женились и трижды оформляли развод — не эти ли черты характера мешали наладить семейную жизнь?
— Почему такое странное предположение? Будь это так, вряд ли мои браки были бы столь длительными. С первой женой, Риммой, мы поженились в 1963-м — она тоже училась в МАИ. Дочь вырастили. Татьяна окончила Лесной институт по специальности «проектирование и дизайн участков». Она очень активная, на одном месте ей становится скучно, поэтому постоянно меняет место работы. В этом браке я прожил 18 лет.
Потом женился вторично. Лена окончила строительный техникум и работала на телевидении в производственных мастерских, где мы и познакомились. Потом она получила второе образование. С ней мы прожили 23 года. Воспитали двух замечательных дочек, двойняшек. Ира и Света окончили ветеринарный колледж, учились там одновременно с Леной. Получили специальность «фельдшер». На практику все вместе отправились в совхоз «Нововолково» под Рузой и довольно долго там работали: чистили коровам копыта, мыли вымя, делали уколы поросятам… Злые языки стали выдумывать омерзительные вещи — дескать, Успенский загнал своих детей в деревню на грязные работы, вынуждает их работать в коровнике. А я так гордился тем, что они занимаются такой нужной и важной профессией!
Короче говоря, потом я еще раз женился, и с третьей женой (Элеонора Филина — музыкальный редактор, соведущая программы «В нашу гавань заходили корабли». — Прим. «ТН») тоже прожил немало — больше 10 лет. (С улыбкой.) А теперь вернулся к своей второй супруге — Лене. А вы говорите, не заладилось житье-бытье, не сложились отношения… Почему? Все нормально сложилось, никаких проблем нет. И вот дети есть. И внуки — от старшей дочки.
— Спасибо Борису Заходеру, который не сразу, но все-таки помог выпустить мою первую книжку. Тонюсенькая была, но все же настоящая книга! 1966. Фото: Из личного архива Эдуарда Успенского
— Чем они занимаются?
— Катерина пошла по стопам мамы, работает инженером по озеленению. Все время где-то сажает деревья. Серьезно. Позвоню, спрошу: «Где ты?» — «У нас сейчас озеленение района». И так с утра до вечера. А внук оканчивает школу. Эдуард у нас наполовину китаец, поэтому хочет связать свою будущую профессию с Китаем. Каждые летние каникулы туда уезжает.
— Вы поддерживаете с ними отношения?
— (Смеется.) По крайней мере поездки в Китай оплачиваю я.
— Эдуард Николаевич, а все же как вы пробились к читателям со своими книгами?
— Во всех редакциях обязательно есть нормальные люди — литературные и художественные редакторы. И когда я приходил к ним со своими произведениями, они хотели помочь. Но над ними были вышесидящие: заведующие редакцией, главреды, директора, которые меня ненавидели, потому что ждали неприятностей. И между «теми» и «этими» шла незримая борьба. Иногда «хорошим» удавалось подсунуть мою рукопись для рецензии нужному человеку. Так и тащили, прибегая к хитростям.
Но даже если книжки не печатали, я никогда не оставался без работы: сочинял сценарии для мультипликации, а не шли мультфильмы, занимался радиопостановками и писал пьесы — спектакли с Чебурашкой шли в ста театрах. Я все время менял площадки своей деятельности, и потихонечку что-то где-то проскакивало — вопреки запретам.
— В чем заключались претензии к вашим книгам?
— То и дело слышал: «Детям это не нужно». Скажем, в «Крокодиле Гене…» по поводу бюрократа, от которого зависело получение любого разрешения, говорили: «Вы смеетесь над чиновниками». Про журналиста, который все преувеличивал: «Вы порочите советскую прессу, намекаете на то, что она лживая». О сценке, в которой Крокодил по объявлению ищет друга, заявили: «Друзей у нас так искать нельзя — это буржуазные люди таким образом находят себе жен и круг общения. А советские — обретают друзей в коллективе». Возмущались тем, что Гена с Чебурашкой опередили пионеров по сбору металлолома: «Как такое может быть?! Это недопустимо!» Из книги «Дядя Федор, пес и кот» требовали убрать фразу Шарика: «Мясо надо в магазине покупать: там костей больше…» Всегда изыскивали, к чему придраться. Приношу «Пластмассового дедушку», где мои персонажи на летательном аппарате оказываются на крыше Министерства обороны и поселяются там среди яблонь и замаскированных зениток, как на необитаемом острове. Редактор в крик: «Да вы что, с ума сошли?! У вас герои живут на крыше Генштаба! Вы понимаете, что вы пишете?!» Я говорю: «Ну и что такого, в чем проблема-то? Они же не внутри…» — «Прекратите, и не приходите к нам больше!» Короче, меня отовсюду заворачивали, и все написанное ложилось в стол.
Но я все равно продолжал писать, ходил в школы, читал свои сочинения детям, они хохотали, радовались, ждали продолжения, встречали меня на ура. А в инстанциях мне говорили: «Детям не интересно, для них это вредно». Но я-то точно знал, что написал хорошо, что бы они мне ни говорили.
— А что подтверждало вашу уверенность?
— Реакция детей. Говорю же, я очень много выступал в библиотеках, в школах. Но вот что интересно: сейчас не столько издательства включают цензурирование, сколько родители. Например, в одной моей истории крокодил Гена с Чебурашкой в Новый год разносят подарки, и в одной квартире Гене предлагают выпить. Он говорит: «Я не пью, потому что капля алкоголя убивает крокодила». Возмущенные родители написали: «Как это Успенский смеет писать об алкоголе в детской книжке! Этого не следует публиковать!»
А я всегда пишу на злободневные темы, чтобы интересно было читать людям любого возраста — не только детям, но и родителям. Малыши воспринимают впрямую: этот дядя плохой, а тот хороший, взрослые же видят вторые смыслы, а в целом получается книжка для семейного чтения.
— Эдуард Николаевич, перед днем рождения, перед Новым годом все мы оглядываемся на прожитое, пытаемся что-то переосмыслить. Ваша жизнь всегда была насыщенной и разнообразной. А что в ней главное, вы для себя сформулировали?
— Господи, разве есть главное?! Я за жизнь понял одно: с возрастом человек умнее не становится, скорее наоборот. И если он не ответил на ключевые вопросы в начале своего пути, то в финале уж точно не разберется. А готовых ответов не существует вовсе. Так же, как рецептов правильной жизни. Когда человека наставляешь, учишь, как ему следует поступать, он никогда совету не последует, а если и последует, у него ничего не получится. Поэтому лучше всего смолоду жить своим умом, не загоняя себя ни в какие усредненные рамки, правила и стандарты. Что я и делаю всю жизнь.
По материалам: http://www.tele.ru/stars/interview/eduard-uspenskiy-shapoklyak-ya-otchasti-spisal-s-sebya/