Дмитрий Аточин, врач – биофизик, работающий в Гарвардской медицинской школе и Центральном госпитале штата Массачусетс. Спасение человеческой жизни – задача медицинской науки на опережение...

Автор: Evgeniya. Отправленный Глобально

Дмитрий Аточин, работает в Гарвардской медицинской школе и Центральном госпитале штата Массачусетс.

— Вы для российских коллег невероятно интересны, ведь работаете и в ВУЗе, и в клинике.
— Да, я работаю в Гарвардской медицинской школе, которой принадлежит несколько крупных госпиталей. В одном из них я также работаю. Это Massachusetts General Hospital – главный госпиталь штата Массачусетс, он является лучшим не только в США, но и одним из лучших госпиталей в мире. А сам я из Томска, по образованию врач-биофизик. Всегда хотел заниматься академической наукой, поэтому поступил в аспирантуру тогда ещё Ленинградского института физиологии и биохимии имени И.М. Сеченова. Это был даже не просто институт, это был институт Академии наук, где исследовались глубоко фундаментальные вещи. Там я стал заниматься мозговым кровообращением, и, получив кандидатское звание, я по приглашению в первый раз поехал за рубеж. Там я начал заниматься уже совсем академической наукой — опережающими исследованиями на животных. 
 
Это была Филадельфия, там в одной нейрохирургической лаборатории увидел плакат, который до сих пор мне очень нравится, с нарисованными белыми мышами и надписью «Они спасли жизней больше, чем служба спасения 911». И это действительно так. Все эти опережающие исследования позволяют создавать препараты и так далее…
 
— Если вернуться к вопросу о тесной связке науки и практики в США, в этом залог успеха американских исследований?
— Тут вопрос очень интересный. Да, в США приветствуется и поощряется, когда врачи занимаются и научными исследованиями. Есть система грантовой поддержки и т.д. Но недавно я приезжал в Россию, зашла речь об этом, и один коллега задал простой вопрос: если с вами (не дай Бог, конечно) что-то случится, вы у кого предпочтёте оперироваться — у врача с богатой практикой или у того, кто немного оперирует, но зато проводит опыты с мышами?! Правда, интересный вопрос! Так что всё не столь однозначно. Но стоит отметить, что в США существуют жесткие регуляции: прописано, сколько операций врач обязан проводить, чтобы не потерять квалификацию, чтобы научные исследования не проводились в ущерб медицинской практике.
 
— Вы упомянули гранты. Насколько сложно их получить?
— Там очень жёсткая конкуренция за гранты, которые выделяют на исследования. Тем более сейчас кризис, финансирование уменьшили. 
 
Если, например, в 90-х годах из 100 человек 15-18 получали миллионные гранты и могла работать в течение 5 лет, то сейчас это 7 человек, то есть в 2 раза усилилась конкуренция. Отбор очень жёсткий, но экспертиза совершенно прозрачная. 
Если ты написал какой-то проект, указал три цели (обычно три), благодаря ему ты хочешь решить ряд проблем, которые до тебя никто не решал или решал не так, как ты, тебе дают на это деньги. Но (и это очень важно): существует жёсткий контроль. Каждый год у тебя спрашивают: что ты сделал за это время? Ты должен публиковать статьи, если обещал внедрить какой-то препарат, ты должен начинать его внедрение. Должен быть виден прогресс.
 
— А кто грантодатель? Государство?
— Государство выделяет огромные средства на исследования, но есть и частные фонды, крупные благотворители. Например, Билл Гейтс вкладывает деньги на исследование малярии, и на самом деле её скоро победят. Вкладываются серьёзные деньги, а значит — скоро будет и результат.
 
— Кстати о результатах. Мы научены Голливудом и жёлтой прессой, что наука может почти всё: в Великобритании скоро начнут опыты по оживлению людей! А уж про борьбу со старостью и говорить нечего. Если от фантастики перейти к реальности, где пока предел возможного?
— Мне трудно ответить за всю генную и клеточную сферу, но постараюсь. 
 
На самом деле, на наших глазах сейчас происходит победа над раком. Когда-то туберкулёз был смертельным, но сейчас лечится. Так и в будущем, если не мы, то наши дети не будут считать рак непобедимой болезнью. 
Уже сейчас многим пациентам удаётся продлить жизнь. Ещё пример – продление качественной жизни на более долгие сроки. Что имеется в виду: мы можем заменять суставы или сосуды, трансплантировать органы, и это продлевает жизнь, но эта жизнь не должна быть существованием инвалида с огромным количеством ограничений. Например, ожидается, что скоро мы научимся лечить болезнь Альцгеймера и прочие болезни, связанные со старческим слабоумием, из-за которых жизнь нормальной уже не назовешь. И это тоже происходит прямо на глазах.
 
— А искусственное выращивание органов и тканей?
— Такие разговоры идут, даже ведутся эксперименты. Тут эксперимент опережает клинику, но так и должно быть, потому что там есть разные опасности. Это все будет не так быстро делаться, потому что первичный этап – наработка экспериментального материала, потом его сложная проверка регуляция – а в США этим занимается FDA, официальный государственный орган (типа Роспотребнадзора), который должен провести независимое исследование любой медицинской новации. Изобретение сначала проверяется на мелких животных, потом на крупных животных, потом на малых выборках людей, потом на больших.
 
— В России многие учёные жалуются на отсутствие законодательства в сфере клеточных и генных исследований, а в США, получается, слишком много правил? И это тоже плохо.
— Я в этом не специалист, но мне кажется, что какие-то исследования в России провести проще, чем в США. В Америке говорят о «зарегулированности». Кроме того, есть влиятельные религиозно-этнические сообщества, которые, например, выступают против исследований стволовых клеток. И так далее. 
 
Но при этом важно понимать: жёсткие правила, пусть даже слишком завышенные требования — это страховка от некачественных исследований. 
Тут либо «зарегулировано», либо «недорегулировано». Если «недорегулировано», то учёные потом вляпываются во что-нибудь: то некачественное исследование, то плохая проверка, то препарат вроде бы эффективный, но с кучей побочных эффектов...
 
— Мы сейчас присутствуем при школе-семинаре, где происходит обмен опытом и увеличение компетенций сотрудников БФУ им. И. Канта, местных врачей и так далее. А в мировом масштабе насколько активно проходит обмен информацией, результатами лабораторных исследований?
— Один из основных критериев деятельности учёного — это количество публикаций в рейтинговых журналах, которые находятся в свободном доступе. Чем чаще журнал читают и ссылаются на него, тем выше его рейтинг. Чем выше рейтинг журнала, в котором я публикуюсь, тем выше мое научное реноме, тем лучше меня знают. Поэтому одна из наших задач — публикация в хороших журналах. Так что обмен информацией происходит. Но учёные стремятся сначала опубликовать свои исследования, так сказать зафиксировать своё авторство, а потом презентуют свой опыт на конференциях, симпозиумах и т.д.
 
— Но ведь самые ценные разработки можно монетизировать, продать крупным фармацевтическим компаниям?
— Да, можно. Поэтому чаще всего открыто говорят об опытах и результатах общего характера, а не практических наработках в рамках решения конкретной задачи. То есть если учёный разрабатывает лекарство, то он опубликует данные без привязки к своей чёткой задачи. Более того, в лабораториях сотрудники подписывают бумаги о конфиденциальности исследования. Если ты участвуешь в разработке препарата, ты подвержен жёсткому контролю. Ты обязуешься не разглашать информацию, более того – уходя в другую компанию, ты подписываешь юридический документ, смысл которого в том, что ты в течение трёх лет не будешь принимать участие в исследованиях подобного типа, чтобы не быть конкурентом и так далее. Это конкурентная индустрия, как и шоу или спорт.
 
— Вы живёте и работаете в США, и очень интересен Ваш взгляд на Россию со стороны. На чём можно было бы локализовать усилия, чтобы из отстающих выйти на лидирующие позиции, пусть не в целом, а в каком-то узком сегменте?
— Ну тут, мне кажется, нужно всё же исходить из потребностей. Как и в США, в России на первом месте сердечно-сосудистые заболевания, затем онкология и разного рода расстройства метаболизма, например диабет. В Америке смогли уменьшить количество сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний, поэтому больше внимания сейчас уделяется проблемам тучных людей, ожирению. 
 
В России, я полагаю, пока нужно сконцентрироваться на сердечно-сосудистых заболеваниях и онкологии. Это во многом вопросы здорового образа жизни и профилактики. Сейчас хороший прогресс в борьбе с этими заболеваниями идёт по всему миру, и Россия в скором времени должна приблизиться к нему. 
В России слишком много курят и пьют. Как русский я к этому отношусь лояльно, но как врач понимаю, что с этим нужно бороться.
 
 
 
 
 
По материалам: https://zen.yandex.ru/media/ikbfu/dmitrii-atochin-na-nashih-glazah-seichas-proishodit-pobeda-nad-rakom-5ca30f67d92e0900b4479a0e