Игорь Волгин, Академик РАЕН, Член Союза Писателей

Когда в 1942 году Анна Ахматова произнесла как заклинание: «И мы сохраним тебя, русская речь, / Великое русское слово», – этот её призыв был обращён отнюдь не к филологам. Ибо «язык» и «народ» в русской исторической традиции синонимичны. Имелось в виду не столько сохранение русского языка как «средства коммуникации» (хотя и это, разумеется, тоже), сколько спасение самого его творца и носителя. Спасение всего русского мира, «большой России» (включающей, кстати, «всяк сущий в ней язык») – с её ментальностью, или, скажем проще, душой, со всем строем её понятий, привычек и представлений. 

 

Национальная катастрофа, в которую была ввергнута страна в начале 90-х, не могла не ударить и по «великому и могучему», который в неизмеримо большей степени, нежели любые другие узы (экономические, идеологические, военные и т.д.), объединял и скреплял её бесконечные пространства. Повсеместное вытеснение русского языка из стран ближнего зарубежья (не говоря уже об ослаблении интереса к нему в зарубежье дальнем) – это не только житейская, лингвистическая или, положим, культурная драма. Это ещё и глобальный обвал, не могущий не повлечь необратимые геополитические сдвиги. Они будут печальны как для России, чьё духовное присутствие на просторах бывшего русского мира сводится на нет, так и для самих этих стран, где растёт поколение, которое с потерей русского языка лишается культурной памяти и, очень похоже, достойной культурной перспективы. Оно обречено расплачиваться собственным будущим за грехи неразумных отцов. 

 

Указ президента несколько запоздал. Но лучше поздно, чем никогда. Кстати, потребность в подобной инициативе остро сознаётся и за пределами России... Что ж, первый шаг в этом направлении сделан. Хорошо, что он сделан именно государством. Хуже, что фонд «Русский мир» мыслится не как общественное, а как сугубо административное, встроенное в «аппарат» учреждение. Поразительно, что в состав его попечительского совета и правления за единственным исключением не вошли писатели. Как будто отечественная словесность не есть высшее воплощение того самого языка, судьбами которого наконец-то озаботилась попечительная власть. Впрочем, язык, как дух, дышит где хочет. Он не поддаётся ни ведомственной, ни корпоративной опеке. Меж тем новоявленному фонду может грозить вечный российский недуг – обюрокрачивание, сдача дел на откуп чиновникам. Тут более, чем где бы то ни было, уместны присутствие и контроль гражданского общества. 

 

Но вообще-то будущее языка зависит от будущего страны. Сильная мировая держава, обладающая цветущей культурой и развитым научным потенциалом, не может не оказывать мощного лингвистического воздействия на всю ойкумену. И даже – по иным, правда, чем у поэта, мотивам – на «негров преклонных годов». 

 

«Чаадаев, – говорит О. Мандельштам, – утверждая своё мнение, что у России нет истории… упустил одно обстоятельство, именно: язык. Столь высоко организованный, столь органический язык не только дверь в историю, но и сама история... «Онемение» двух-трёх поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории…» Что тут можно добавить?