Искусство: итоги года
I.ГЦСИ и РОСИЗО
Главным событием 2016 года в художественной сфере, неожиданным и обескураживающим, стало произошедшее в мае насильственное объединение Государственного центра современного искусства (ГЦСИ) с другой структурой — РОСИЗО. Возмутила не просто, мягко говоря, неадекватность такого решения (у ГЦСИ и РОСИЗО совершенно разные задачи, устройство и функции), а его безапелляционность. Последовавшая за объединением реорганизация растянулась на несколько месяцев и еще не завершена. Сопровождалась она конфликтом, отзвуки которого попадали в СМИ. Увольнявшиеся сотрудники ГЦСИ Леонид Бажанов и Карина Караева рассказывали, как разрушается десятилетиями взращивавшийся организм, а глава РОСИЗО Сергей Перов отвечал — мол, вообще все неправда, и обвинял ушедших в лицемерии (1, 2). Самое страшное, что теперь РОСИЗО оказалось не только хранителем обширной коллекции современного искусства, которую собирал ГЦСИ (и неясно, как будет ее использовать), но и организатором таких важных в былое время мероприятий, как молодежная биеннале в Москве, Уральская индустриальная биеннале в Екатеринбурге, премия «Инновация», а также многочисленные фестивали, придуманные ГЦСИ, и т.д.
Анна Толстовакритик, искусствовед, обозреватель журнала «Коммерсантъ Weekend»Полагаю, что ничего хорошего от поглощения ГЦСИ, который занимался исследовательскими проектами и поддерживал искусство, не попадающее в поле интересов галерей и олигархических фондов и не отвечающее запросам нового официоза, организацией, которая осчастливила провинцию выставками репродукций соцреалистических «шедевров», ждать не приходится. В дальнейшем РОСИЗО, несомненно, продолжит переваривать ГЦСИ. Пример головного — московского — филиала ГЦСИ показателен: выставочный зал закрыт, последняя выставка отменена по цензурным соображениям, ряд программ, по всей видимости, свернут, ведущие научные сотрудники ушли, а на их место пришли бойкие менеджеры разной степени эффективности. Главный вопрос теперь состоит в том, сумеют ли сохранить себя региональные филиалы бывшего ГЦСИ. Не заменят ли творческий состав их сотрудников лояльными чиновниками? Не отберут ли у них недвижимость в пользу, скажем, Министерства культуры или Военно-исторического общества? Не навяжут ли им какие-нибудь ура-патриотические мероприятия, не имеющие отношения к современному искусству? Наконец, не потеряются ли эти старые региональные филиалы, создававшиеся долгим творческим трудом, а не по росчерку начальственного пера, среди новых филиалов, какие стахановскими темпами собирается открывать руководство РОСИЗО? Боюсь, что в наступающем году уничтожение «бывшего ГЦСИ» продолжится — в регионах.
II. Новое. Интересное. Возмутительное. Часть первая
Анна БыковакритикДля меня этот год стал переосмыслением понятий общения и разобщения — между кураторами и музейщиками, экспонатами и художниками, архитекторами и чиновниками. Этот год — год поражений и открытий новых отношений между людьми и вещами и в этом смысле год политически интересный. Премия Кандинского и «Инновация» слились до неразличения списками членов жюри и номинантов; протестовать против слияния ГЦСИ и РОСИЗО никто не вышел, как будто люди и художники нам не важнее Шуховской башни; с куратором «Актуальной России» Арсением Штейнером никто не захотел устраивать диалога с обменом мнениями — все предпочли проклясть или проигнорировать.
Другое поражение — архитектура самих выставок. Кажется, музеи наконец нашли деньги на гонорар архитекторам и застройку залов, и — о ужас! — фанера, крашеная и некрашеная, стала перекрывать сами экспонаты, мешать смотреть и выталкивать зрителя из зала. Это, к примеру, удивительные работы Ассов и Корбут; и если выставка о Первой мировой в Манеже 2014 года и проект о печатных машинках в MMOMA были «застроены» адекватно и тонко, то Гелию Коржеву и Михаилу Шварцману ассовская архитектура катастрофически мешала (и мешает).
Третье — неудачи внедрения современного искусства в классический музей. На фоне гениальных проектов двухлетней давности — «Манифесты-10» Каспера Кёнига (где дощатые дома, камни, мука и гипсовый порошок остраняли лепнину, мрамор, позолоту, холсты и масло) и персоналки Фрэнсиса Бэкона, замешанной Тьери Морелем и Елизаветой Рене на классическом же наследии, — проекты, скажем, Яна Фабра в том же Эрмитаже или Ирины Наховой в ГМИИ выглядят совершенно неубедительно и надуманно.
Юра Шуст. Экзозабвение. 2015© Пресс-служба V Московской международной биеннале молодого искусства
Из отрадного — случились выставки, гениально смешанные: это проект Елены Яичниковой в ММСИ, где «осваивать» коллекцию были приглашены «молодые» современные художники, создававшие, по сути, инсталляции из работ «старших» современных художников, и выставка Жуана Лайи «Г И П Е Р С В Я З И», где офисные деревья отдыхали «от работы» в гамаках, кони превращались в червей, а археологические экспонаты Британского музея становились героями киноиндустрии. И второе прекрасное — появились собственно художнические работы, совершенно оригинально соединяющие реальности, смыслы и объекты разной природы. Это объект «Экзозабвение» Юры Шуста (крашеные мотошлемы с яйцами и пирамидами из бутылочных, винных и пивных, розочек), графика — на дереве и граните — Александра Плюснина с сериями запечатленных, вполне конкретных, вулканов и ураганов и проект «Интерфейс/Контейнер» Алексея Боголепова с фотографиями монументов-памятников Второй мировой и найденными объектами.
III. Советское искусство
Ноябрь-декабрь прошлого, 2015-го, года был ознаменован скандалом: выставка «Романтический реализм. Советская живопись 1925—1945 гг.» вызвала шквал критики — собственно, за недостаточную критичность кураторского подхода. Вслед за скандалом начался очередной виток дискуссии о ценности советского официального искусства. На протяжении нынешнего года прошло несколько выставок, которые это обсуждение подпитывали: Александра Герасимова, Таира Салахова, Гелия Коржева. В новом выставочном пространстве РОСИЗО на ВДНХ с апреля по сентябрь провисела выставка, включавшая полотна художников АХРР, соцреалистов, представителей «сурового стиля», которые находились в одном пространстве с работами авангардистов начала века, нонконформистов, концептуалистов и совсем уж современных художников. Соседство это, никак не проясненное, вызывало вопросы. Официальная позиция по отношению к такому смешению — правда, в связи с другой выставкой — четко выражена директором ГТГ Зельфирой Трегуловой в интервью журналу «Баку»: «Были художники, которые выстраивали карьеру, не сдавая принципиальных позиций; были и такие, кто специально играл в особость и маргинальность. Но сейчас мы смотрим на их работы и понимаем, что все они — часть единого процесса». В РОСИЗО же просто заключили, что все это Россия: «одна страна, два стиля, три эпохи» — гласил девиз их экспозиции на ВДНХ.
критик, искусствовед, главный редактор журнала «Разногласия»
Мы узнали, что советское искусство можно деполитизировать для того, чтобы политизировать вновь. Эти два такта — деполитизация и реполитизация — были в разной степени заметны на разных выставках. Ретроспектива Герасимова в ГИМе претендовала на нейтрально-архивный подход; на выставках Коржева и Салахова в духе риторики нового директора Третьяковки Зельфиры Трегуловой прокламировалось, что они якобы снимают с нашего восприятия идеологические шоры и позволяют наконец-то «непредвзято» и «объективно» увидеть актуальность выставляемых работ. Риторика достаточно лицемерная: та же Трегулова вместе с Эдуардом Бояковым произвела бесстыднейший акт консервативной реполитизации соцреализма в выставке «Романтический реализм». На этой выставке в экспликациях к картинам Бояков запустил постмодернистскую машину ассоциативных интерпретаций а-ля шизоанализ, призывая увидеть православный дымок ладана в курящейся папиросе на картине Лактионова и восхититься романтичностью портретов Сталина. Снова та же двухтактность: сперва постмодернизм, понятый как безответственный релятивизм и деполитизация, как призыв гедонистически насладиться красотой, потом — столь же безответственная консервативная, даже националистическая, реполитизация. Маршрут, проделанный многими героями 1990-х — например, Александром Дугиным и Иваном Демидовым. Но и шире — маршрут, проделанный в целом идеологией нашего государства за последние 25 лет. Постсоветский постмодернизм, то есть идеология и практика капиталистического рынка, сработал как фермент для растворения собственных идеологических смыслов советской живописи, оставив от нее ворох нейтрализованных артефактов — которые теперь прекрасно собираются и цементируются в самые разные проправительственные высказывания. В этом смысле два последовательных такта, о которых я говорю, можно назвать обобщенно другими словами: такт неолиберализма и такт неоконсерватизма.
IV. Новое. Интересное. Возмутительное. Часть вторая
Наталья Серкова художник, теоретикТо, что в этом году сильнее прочего бросилось в глаза и о чем хочется говорить, — это несколько тенденций, которые, на мой взгляд, в ближайшие годы очень сильно изменят расстановку сил и тем в российском современном искусстве.
Первое (о чем мы с друзьями стали говорить между собой еще в начале года и что к его концу оформилось в уже хорошо различаемые стратегические и методологические схемы) — это процесс очень мощной академизации. С одной стороны, за год предельно размылись границы между работой и присутствием молодых выпускников-академистов (уже отлично освоивших язык дискурса современного искусства и, к слову, исключительно активно работающих) и художников, изначально мысливших в категориях актуальных проблематик; с другой — происходит академизация уже внутри самого российского современного искусства. Причины второго не всегда ясны: будь то отсутствие финансирования или достаточной инфраструктуры для работы, отделенность от международной коммуникации или внутренняя необходимость художников прорабатывать художественные методы всего ХХ века — в любом случае хочется надеяться на рефлексивное понимание этого феномена всеми участниками процесса.
Вторая тенденция — активное обращение художников к околорелигиозной проблематике. Разговоры о религии, апелляции к ней в экспликационных текстах и выставки по теме (к примеру, проект Ирины Петраковой «Объясните это темным» в Центре «Красный») в следующем году, я полагаю, будут только набирать обороты. Интерпретация тех или иных тем через религиозную оптику, на мой взгляд, не случайна — в этом различается не всегда осознаваемое самими художниками улавливание крупных движений, связанных с разработкой нового позитивного проекта. Как бы ни был назван впоследствии этот период и к чему бы ни привел, уже сейчас ощутимо, что производство новых этических, эпистемологических и культурных парадигм началось. Обращение к всевозможной спекуляции склонно резко увеличиваться в периоды смуты и сломов, и в то время как пересмотр христианского дискурса занимает в такой позитивной работе далеко не последнее место, он, очевидно, послужит одной из точек отсчета для движения пока в неясном, только прощупываемом направлении.
Третья тенденция — пока не очень убедительное, но опять же набирающее обороты осваивание языка современного искусства последних пяти-семи лет. Здесь — целая россыпь выставок разной степени проработки: «Плановое устаревание» под кураторством Александра Буренкова в Miltronic Club, «Свежая кровь» Антонины Баевер на «Винзаводе», там же — «Окультуренные сорняки» Елизаветы Чухланцевой, «Одиннадцать» Виталия Безпалова в «Красном», местами — «Политика хрупкости» в галерее «На Шаболовке». Из импорта — «Г И П Е Р С В Я З И» в ММСИ в Ермолаевском, снова местами — «молодежка» на Трехгорной. Что-то наверняка забыла, но смысл понятен. Сюда же можно отнести независимые онлайн-проекты, в этом году возникшие (TZVETNIK) или начавшие более активно работать (ISSMAG).
И если в следующем году общий курс, судя по всему, будет двигаться по направлению к тенденции номер один, предлагаю делать ставки на две прочие, чей потенциал вполне может раскрыться в ближайшем будущем и показать очень любопытные результаты.
V. Музейные очереди
Понятно, что очереди в России — не новость. Но если линии из выстраивавшихся за чем-то людей доходили до явных эксцессов, обычно это означало завершение или начало чего-то. Одни очереди (за колбасой и гуманитарной помощью) свидетельствовали о крахе советской экономики, тогда как другие (например, в «Макдональдс») демонстрировали торжество пришедшего в СССР капитализма, а начало резкого консервативного поворота в России обозначило стояние к «поясу Богородицы» (характерно, что последующие протестные митинги так и не дотянули до него по массовости).
И вот выстроились две внезапные очереди — на выставки Валентина Серова осенью 2015 года в Москве и Фриды Кало уже зимой этого года в Санкт-Петербурге. Тянущиеся к искусству люди ломали двери, открывались полевые кухни, билеты в Третьяковку стали объектом мошенничества и спекуляции, а медиа накручивали ажиотаж — пиарщики и директора музеев радовались. Еврейский музей не отставал от тренда и создал сразу несколько долгих очередей на открытии выставки «До востребования». Казалось, что предел достигнут, но ретроспектива Ивана Айвазовского побила рекорды посещаемости Серова, а на выставку произведений из музеев Ватикана попасть стало просто невозможно.
Понятно, что российские музейщики уже давно научились делать выставки-блокбастеры, но их предложение не работало бы без запроса со стороны жителей страны. И тогда возникает вопрос, что же означают эти очереди. Ведь явно они не про искусство. Ирина Нахова, например, считает, что это своего рода эскапизм. Если молодежь уходит в угар, то для старшего поколения музей, как и в советское время, становится возможностью уйти от нестерпимой реальности сегодняшней России, даже если признаться в том, что все кругом ужасно, они пока не готовы.
VI. Новое. Интересное. Возмутительное. Часть третья
Александра Шестакова критикНачну с очевидного: в основном все было очень плохо.
Во-первых, слияние ГЦСИ и РОСИЗО и перспектива уничтожения первого. Во-вторых, ставшая на несколько дней самой обсуждаемой темой русскоязычного художественного Фейсбука, поразительная по своей бездарности выставка «Актуальная Россия». В-третьих, позорное поведение уже бывшего директора ГЦСИ во время заседания экспертного совета премии «Инновация». Список учиненных властью (понимаемой мною довольно широко) разрушений в области культуры можно было бы продолжать еще довольно долго. Плохих выставок тоже, кажется, было слишком много.
Однако я бы хотела отметить несколько важных художественных и интеллектуальных событий, которыми 2016 год, надеюсь, останется в истории искусства.
Работа Агентства сингулярных исследований
АСИ (Анна Титова и Стас Шурипа) появилось на «Фабрике» еще в 2015 году, в 2016 году оно расширило свою деятельность. Проект «Темная материя (Политическая философия мазка и социальная история страха)» в рамках выставки под кураторством Елены Яичниковой создавал иную систему видения для произведений искусства второй половины ХХ века, учитывающую, но не называющую напрямую всю сложность существования искусства и знания в России. В этом проекте АСИ, как и в последовавшем за ним «На стройке» в уже привычном месте — на «Фабрике», время существовало особым образом. Отношения различных эпох были не линейными, а скорее напоминали отношения между точками на плоскости.
Редизайн Aroundart, переезд на новый домен и обретение независимости
Коллег Ольгу Данилкину и Елену Ищенко можно поздравить с редизайном одного из самых важных изданий про искусство на русском языке. Aroundart уже не первый год очень последовательно документирует и осмысляет московскую и региональную художественную жизнь. Недавно журнал лишился инвестора, но благодаря энергии бессменных редакторов обрел новый домен и независимость. Отдельно хотелось бы отметить ридинг-группы Aroundart, которые ведет Борис Клюшников, и очень удобный телеграм-канал с ежедневными анонсами, который ведет Юрий Юркин.
© vk.com/arsenalbook
Издательство «Красная ласточка» и выход книги Евгении Сусловой «Животное»
Издательство «Красная ласточка» появилось в конце 2015 года, однако объявило о запуске краудфандинга на свои первые книги в начале 2016 года, а первая книга — поэтическая — вышла в конце 2016 года. Впрочем, как верно отмечает в предисловии к книге художник Сергей Огурцов, «поэтической книга называется лишь в силу когнитивной инерции». Книга Евгении Сусловой существует в расширенном поле, где поэзия как практика размывания границ между реальностью и иллюзией (опять сошлюсь на предисловие Сергея Огурцова) смыкается с искусством.
Выставка «Политика хрупкости» под кураторством Бориса Клюшникова
Высказывание на непростую тему депрессии, ставящее личные болезненные переживания, знакомые очень многим, в контекст политических и общественных изменений. Для меня было очень важным бесстрашие Бориса в разговоре на сложную тему. И, кажется, именно принятие собственного кризиса и размышление о его причинах и основаниях, скрытых вне личного, могут быть одной из лучших стратегий в наши непростые времена.
Расширение библиотеки музея современного искусства «Гараж»
Тут все просто: чем больше хороших и доступных книг о современном искусстве, тем лучше.
P.S. Безусловно, любые «итоги года» ситуативны и часто подчинены не годовой рефлексии, а размышлениям конкретного момента.
текст: Сергей ГуськовПо материалам: colta.ru